Патрикеевы. О Даниловом монастыре

Игумения Иннокентия (Попова)

Так говорили о схиигумении Фамари (Марджановой) в Серафимо-Знаменском скиту после первой праздничной Литургии и соборного благодарственного молебна, состоявшихся 8 февраля, в честь новопрославленной преподобноисповедницы Фамари, святой земли Грузинской и земли Русской. Она, основательница этой обители в лесном уголке Подмосковья, объединила вокруг себя людей, которые всей душой стремились к молитве, были едины во Христе. Как и почему это получалось у Матушки, родившейся в богатой знатной грузинской семье и в юности, несмотря на отчаянные протесты и резкое неприятие такого шага близкими людьми, избравшей монашеский путь? Путь крестный… Об этом и многом другом мы беседовали с настоятельницей Серафимо-Знаменского женского скита Домодедовского благочиния игуменией Иннокентией (Поповой).

Сосредоточение благодатной силы

Матушка, о канонизации Грузинской Православной Церковью схиигумении Фамари (Марджановой) в лике преподобноисповедников Вы узнали от настоятельницы Бодбийского женского монастыря святой равноапостольной Нины игумении Феодоры (Махвиладзе). Сразу же после того памятного заседания Священного Синода 22 декабря 2016 года она позвонила Вам из Грузии и сообщила. А как Вы узнали о прославлении основательницы и первой настоятельницы Серафимо-Знаменского скита Русской Православной Церковью?

И при всей строгости монастырского устава атмосфера здесь была светлая, мирная. То есть высокая требовательность Матушки, произрастающая из ее неизбывной любви к спасающимся, принесла замечательные плоды.

Священномученик Арсений (Жадановский) так пишет об этих плодах: «В маленьком храме Серафимо-Знаменского скита… происходило большое сосредоточение благодатной силы. Тут Сам Господь приосенял собранных, тут Царица Небесная умиляла сердца молящихся…» Позже, в годы гонений и репрессий, в годы безумных попыток вытравить Бога из людских душ, память сестер-скитянок об их жизни в уникальной даже на то время обители, где во главу угла ставилось внутреннее делание, помогла им достойно выдержать испытания – аресты, тюрьмы, ссылки, страдания. В полной мере они оценили тот багаж, который дала им Матушка с главным в нем сокровищем – духовной крепостью. У одной современной поэтессы, Любови Киселевой, есть строки, которые полностью можно отнести ко всё ярче сияющему для нас образу:

Нас тянет к тем, кто душу обнимает,

Целует сердце, мысли понимает.

Нас тянет к ним, которые в ненастье

Протянут руку, теплую как счастье.

Свою теплую руку матушка Фамарь протягивала сестрам и прихожанам, когда была здесь, в скиту. И когда находилась в ссылке, где заболела туберкулезом горла, но болезнь не изменила расположение ее отзывчивого любящего сердца.

Они несли в себе образ истинного монашества

Руку помощи матушка-настоятельница протянула последнему наместнику Чудова монастыря в Кремле епископу Арсению (Жадановскому) и его духовному собрату – архимандриту Серафиму (Звездинскому), впоследствии – епископу Дмитровскому. В документальных источниках написано, что после закрытия Чудова монастыря они поселились в Серафимо-Знаменском скиту по благословению Святейшего Патриарха Тихона. Матушка, Вы задумывались над тем, почему Патриарх Тихон направил гонимых служителей Церкви сюда, в женский скит?

Святейшему Патриарху было известно о высоте духовной жизни матушки Фамари. Ее огромная любовь к преподобному Серафиму Саровскому, встречи со Всероссийским пастырем отцом Иоанном Кронштадтским, более чем за 20 лет предсказавшим ей пострижение в великую схиму и игуменство в трех монастырях, – все это способствовало формированию внутреннего мира Матушки. Люди, которые живут искренней духовной жизнью, притягивают к себе как магнит. Матушка, судя по всему, уже тогда была центром духовного притяжения. Зная будущих священномучеников Арсения (Жадановского) и Серафима (Звездинского) как глубоких молитвенников, Патриарх Тихон понимал, что Серафимо-Знаменский скит – именно то место, где они найдут то, что дорого и созвучно их внутреннему устроению. Безбоязненно принявшая изгнанников матушка-настоятельница окружила их заботой, построив близ скита киновию с домовой церковью преподобного Арсения Великого – небесного покровителя владыки Арсения. В ней затворники ежедневно, в течение полутора лет, с осени 1918 по 1919 годы совершали Божественную литургию. Занимались они науками и церковным творчеством, к чему лежала душа. Вспомним, что, будучи наместником обители в Кремле, владыка Арсений сделал ее одним из центров духовного просвещения Москвы и всей России (ключевую роль в этом сыграли издание «Духовных дневников», которые высоко ценились верующими за их содержательность; издание для народа специальной религиозно-просветительной литературы под названием «Лепта обители Святителя Алексия»; выпуск журнала «Голос Церкви»). Если брать в целом его духовно-литературное наследие, оно весьма значимо. Центральное место в нем занимает «Духовный дневник», актуальный и для современного читателя, ищущего ответы на вопросы своей внешней и внутренней жизни, а также рукопись «Воспоминаний о семи церковных деятелях», куда вошли биографии лично известных ему людей, среди которых отец Иоанн Кронштадтский, протоиерей Алексий Мечев и другие. Для нас же в этом контексте важно, что такой подвижник был старцем матушки Фамари и многих скитянок. Его сотаинник архимандрит Серафим (Звездинский) тоже почитал владыку Арсения как старца. А приютившую их обоих матушку Фамарь он ласково называл «мамусей», «родной». Спустя годы, в своем письме из заточения, уже епископ Дмитровский Серафим рассказывал «мамусе» о дивном сне на Лубянке, в котором ему явился Господь. В этом письме, написанном красивым бисерным почерком и хранящемся у нас, он называл схиигумению Фамарь «маленькой в мирском и большой в духовном». Владыка-мученик ценил ее прежде всего за то, что молитвенный строй она ставила выше всего остального, и это рождало в скиту дух тишины и созерцания. Он вспоминал ее маленькие аналойчики, перед которыми невольно склоняются колени. И сама она была такая маленькая, крохотная!

При этом носила металлические вериги, которые весят около двух килограммов! Когда заходишь в мемориальную комнату памяти преподобноисповедницы Фамари, взгляд сразу падает на них.

Да – вериги – крест праведника.

В этой мемориальной комнате-музее с непередаваемой атмосферой много святых реликвий, о которых хочется знать все досконально. Но скажите, матушка Иннокентия, что Вам и сестрам здесь особенно дорого?

Да все! Кусочек шали, в которую она куталась в морозы в далекой ссылке (в 200 верстах от Иркутска) и белый апостольник с капельками ее крови (у Матушки всегда были слабые легкие, а в Сибири туберкулез уже открылся, и в письмах к своим ближним она не раз писала, что хотела бы «вернуться к своим бережкам»). Дорог нам небольшой деревянный сундучок, с которым священномученик Серафим (Звездинский) был в ссылках. Сохранились матушкино кресло из карельской березы, небольшой ее комод и диванчик. И, конечно, с благоговением берем мы в руки книги с пометками матушки Фамари, которые она читала, придя совсем юной в монастырь святой равноапостольной Нины в Бодби. Настоятельница Бодбийского монастыря в Грузии игумения Ювеналия (Ловенецкая), впоследствии – настоятельница Богородице-Рождественского женского монастыря в Москве – приняла юную Тамару Александровну, рано осиротевшую, как мать, и подарила ей книги святителя Игнатия (Брянчанинова) с дарственной надписью. Она пожелала стремившейся к богообщению девушке полюбить этого автора так же, как полюбила его сама. Есть у нас и книги владыки Серафима (Звездинского), принадлежавшие еще его отцу, протоиерею Иоанну Звездинскому, являвшемуся благочинным всех московских единоверческих храмов, но одновременно – автором тропаря и службы преподобному Серафиму Саровскому. Это связано с исцелением его сына по молитвам к батюшке Серафиму…

Если «потянуть за ниточку», такие судьбы открываются!

Вот еще отблеск одной судьбы. В нашей мемориальной комнате висит на стене прекрасно выполненная копия портрета кисти Павла Корина «Схиигумения Фамарь». Известно, что художник – один из лучших живописцев XX века – хотел написать эпохальное полотно историко-философского плана «Реквием. Русь уходящая» и создал около 30 крупномасштабных этюдов. К задуманной им картине он так и не приступил – стоявший в его мастерской огромный холст так и остался нетронутым. И все же написанные им портреты, где в большинстве своем изображены духовные лица – иерархи, игумены, священники, монахи и монахини, схимники и схимницы, донесли до нас дыхание той эпохи, когда Церковь земная была гонима, распинаема на Кресте, но Церковь Небесная не дала ее уничтожить. Как писал святитель Феофан Затворник о Церкви Небесной: «Одна она совмещает самых сильных и действенных ходатаев и помощников. На небе Сам Господь ходатайствует о нас, сидя одесную Бога Отца, собор Ангелов и святых молится за нас, особенно же осеняет каждого из нас покров Пресвятой Владычицы Богородицы, Ангел­­-хранитель и соименный святой». К портрету схиигумении Фамари Павел Корин приступил после ее возвращения из ссылки. Многие отмечают, что несмотря на физическую немощь и страдания, наложившие печать на облик Матушки, художник-мыслитель увидел сокровенную красоту духа подвижницы.

«В лаптях. Но со своим народом»

8 февраля, в день первой в скиту Божественной литургии, совершенной в честь новопрославленной преподобноисповедницы Фамари было немало запоминающихся моментов. Один из них – дарение резного деревянного креста, принадлежавшего священномученику Серафиму (Звездинскому). Сын и дочь приснопамятного протоиерея Бориса Гузнякова (его представители старшего поколения верующих москвичей помнят по служению в храме «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке) передали эту святую реликвию в вашу обитель. Им она досталась от отца, который, служа когда-то в подмосковном Дмитрове, стал духовником схимонахини Иоанны (Патрикееевой) – келейницы священномученика Серафима (Звездинского) – и оставался им до последнего ее вздоха.

С подмосковным Дмитровым мы связаны духовными узами и по мере своих сил и возможностей стараемся, чтобы люди, бывая у нас, приняли в сердце не только светлый образ основательницы нашей обители, но и побольше узнали о тех, кто вместе с ней составлял в ту эпоху единую духовную семью. Одна из них – будущая старица, схимонахиня Иоанна ­(Патрикеева), бывшая послушницей матушки Фамари в последний год существования скита. С юных лет она была духовным чадом архимандрита Серафима (Звездинского). И сюда в скит к нему приезжала. Она хотела здесь подвизаться, но наступали грозные времена, сестрам-скитянкам не раз говорили: «Чтобы вас тут в 24 часа не было!», и матушка Фамарь, посоветовавшись с владыкой Арсением, направила юную Анну на двухгодичные фельдшерские курсы. А уж после их окончания ее все-таки приняли в число послушниц. С началом гонений на Церковь возведенный в сан епископа владыка Серафим был вынужден юридически оформить удочерение Анны Патрикеевой, так как в ссылках «врагов народа» могли сопровождать только родственники. И после его ареста только одна Анна, на правах родственницы, смогла передавать ему в тюрьму письма и передачи. Матушка Фамарь и епископ Арсений благословили Анну опекать владыку Серафима. Она, как сказано в фильме «Иоанна – милость Божия», созданном в 2011 году Дмитровской студией документального кино, приняла главное послушание всей своей жизни: быть его келейницей, экономкой и диакониссой.

И началось их «странствие», полное лишений и растянувшееся на 15 лет: Усть-Сысольск, Визинга, Нижний Новгород, Алма-Ата, Гурьев, Уральск, Ишим, Омск. Мне бывает грустно от того, что люди так мало знают о подвижниках, которые прославили их родной край. Взять хотя бы Дмитров: бесспорно, город несет высокую духовную культуру, в нем есть замечательный мемориальный музей священномученика Серафима (Звездинского), сотрудники которого ведут большую духовно-просветительскую работу, и все же… Настоятельница Александро-Невского женского монастыря в селе Маклаково Талдомского района игумения Тамара (Гончаренко), подвизавшаяся до этого 11 лет в Серафимо-Знаменском скиту, рассказывала, что приезжают туда в монастырь дмитровцы, она проводит для них экскурсию, затем рассаживает их, включает фильм про схимонахиню Иоанну, и те поражаются. Восклицают: «Надо же, у нас такая старица жила!» По телеканалу «Спас» показывали эту картину, на одном из кинофестивалей в Белоруссии она была награждена призом «За создание жертвенного образа монахини», а многие, к сожалению, о ней и не слышали. Еще есть книга «Молю о тех, кого Ты дал мне…», прочитав которую невозможно не почувствовать высокую степень духовной мудрости удивительно смиренного человека, каким была схимонахиня Иоанна. Это книга ее воспоминаний о священномученике Серафиме (Звездинском), выпущенная издательством «Даниловский благовестник» в конце прошлого века.

Есть множество примеров, когда истоки жертвенного служения Богу и людям, явившего миру подвижника, следует искать в семейном воспитании, атмосфере семьи. Какой была семья схимонахини Иоанны?

Анна, Анюта, Анечка Патрикеева родилась в богатой купеческой семье, имевшей солидное состояние и значительную недвижимость в обеих столицах, высокое положение в обществе. Сохранились воспоминания тех лет, что Патрикеевы были людьми благочестивыми, глубоко верующими. Особенно религиозностью отличалась мать. Многое также дала детям в постижении православной веры их нянечка. Члены семьи регулярно посещали богослужения и больше всего любили бывать в кремлевском Чудовом монастыре. В 1911 году Сергею Павловичу было пожаловано дворянство. В 1914 году его кандидатуру выдвинули на пост городского главы. Можно только представить, с каким жаром души этот деятельный человек, искренний патриот, работал бы на Отечество! Однако внезапно, в расцвете сил, при странных обстоятельствах он скончался. Перед смертью, предчувствуя трагические события войны и революции, Сергей Павлович успел собрать своих пятерых детей и напутствовал их словами: «Наступят дни страшных испытаний для Отечества. Но я говорю вам, если и потеряете материальные блага, все равно оставайтесь в России. В лаптях, но со своим народом». Этому факту, писал впоследствии протоиерей Борис Гузняков, старица всю свою жизнь придавала большое значение. Она любила говорить: «Вот я лишилась всего, была буквально изгнана из Москвы, но за то, что я исполнила завет отца своего, я имею все, что мне нужно для жизни». В мемориальной комнате памяти преподобноисповедницы Фамари хранится и такая реликвия как облачение схимонахини Иоанны (Патрикеевой). Пострижение ее в мантию, затем в схиму совершилось в Ильинской церкви Сергиева Посада на второй год войны ­– Великой Отечественной…

В XIX веке Серафимо-Знаменский скит просуществовал 12 лет – с 1912 по 1924 годы. В наше время возрождение монашеской жизни в скиту было положено 27 января 2000 года, в день памяти святой равноапостольной Нины, в честь которой освящен нижний придел храма Серафимо-Знаменского скита. Восемнадцатый год возрождается и благоукрашается, духовно мужает обитель, а Милосердный Господь, видя труды матушки-игумении Иннокентии с сестрами, посылает им утешения.

Беседовала Нина Ставицкая

Схимонахиня Анна (А.С. Теплякова) с гостями, Хотьково, начало 1990-х гг.

Воспоминания схимонахини Анны (Анны Семеновны Тепляковой)

Эти воспоминания были прочитаны в передачах радиостанции «Радонеж» протоиереем Александром Шаргуновым, настоятелем московского храма святителя Николая в Пыжах, летом 1997 г.

Семья Патрикеевых была очень богата. В Москве у них было три дома, в Химках дворец. На театральной площади против Большого театра ресторан — этот дом снесен. В Ольгин день, на именины средней дочери, в Химках устраивали фейерверки, приглашали оркестры.
Семья была глубоко верующая, в особенности мать. Любимое их место, которое они часто посещали, был Чудов монастырь в Кремле. В их доме бывали старец Варнава, батюшка Иоанн Кронштадский. Они знакомы были с Владыками Арсением Жадановским и Серафимом Звездинским.
Бабушка по матери [Александра Игнатьевна Осипова] в молодости овдовела. Она была богатой. К ней присватался тоже очень богатый вдовый купец, а она не желала выходить замуж. Но старцы благословили ее, чтобы она обязательно вышла за него замуж. Бабушка вышла замуж за этого богатого вдовца, а он немного пожил и умер. И она стала богатейшим человеком. Куда же она определяла свое богатство? Строила храмы. Однажды приехали в Москву из Киево-Печерской Лавры начальники просить у митрополита помощь для строительства новой трапезы, потому что братии много, а трапезная маленькая — не помещались, и приходилось на два стола обедать. Митрополит им отказал. Тогда бабушка едет сама в Киев. Составили смету, и она построила новую трапезную для братии Киево-Печерской Лавры. Для Тихоновой пустыни, что по Киевской железной дороге, построила храм. Принимала большое участие в строительстве храма в Черниговском скиту Лавры преподобного Сергия.

Дети Патрикеевы: Павел, Ольга, Мария, Александра, Анна

Архимандрит Серафим (Звездинский) и епископ Арсений (Жадановский) с семьей Патрикеевых

Незадолго до революции отец умер, супруга его Анна Алексеевна осталась вдовой с четырьмя дочерьми и двумя сыновьями и всецело взяла духовное руководство над своей семьей. Впоследствии она приняла иночество...
Мария ушла в Серафимо-Дивеевский монастырь, в тридцать девять лет она умерла от брюшного тифа. Александра во время революции пропала.

Младшую дочь, Анну Сергеевну Патрикееву (схимонахиню Иоанну), я не только знала совне, но даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была лишь немного постарше. Она уже была послушницей [во время пребывания в Аносиной пустыни (1925-1926 гг.) Анна носила ряску и апостольник, которые ей благословил Владыка Серафим во время их пребывания в ссылке в Зырянском крае, осенью 1924 г.], избрала такой подвижнический образ жизни. Потом она была с Владыкой в ссылке на севере. И когда она жила в затворе в последние годы и почти никого не принимала, я ездила к ней.
Анна Патрикеева - ученица гимназии

Мать Иоанна была близкой духовной дочерью епископа Серафима (Звездинского). Еще до революции он был архимандритом Чудова монастыря, а после смерти отца (в 1914 г.) в семье Патрикеевых ни одного праздника не пропускали, чтобы ни поехать к Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она была тогда еще девочкой с бантиками, и когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть. Так она часто сидела на кафедре. Она избрала духовным отцом именно Владыку Серафима и оставалась его преданной духовной дочерью до конца, всюду сопровождая его. Он был епископом Дмитровским. В Дмитрове был Борисоглебский женский монастырь. Матушка-игуменья дала Владыке инокиню Клавдию для необходимого ухода за ним. Когда советская власть не разрешила епископам жить в своих епархиях, и жили кто-где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни вместе со своими послушницами Клавдией и Патрикеевой Анной. Это было в 1925-1926 гг. Потом Владыку Серафима вызвали и дали ему выезд в Дивеево. Владыка, как мать Иоанна рассказывала, очень просил игуменью Дивеевскую разрешить ему служить. Матушка сначала боялась — времена были совсем не легкие — но потом все-таки согласилась, предоставила возможность Владыке Серафиму служить в полуподвальном храме и дала двух певчих. А потом в Дивеево Владыку Серафима забрали и сослали.
Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. При Хрущеве этот храм взорвали. А тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил отец Борис [Гузняков], еще совсем юный, и как я помню, такого поведения, которое многих смущало. Знавшие мать Иоанну обычно недоумевали: как это она, схимонахиня, себе духовным отцом выбрала отца Бориса, поведения такого — ресторанчики любил и подобное. Но мать Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом и вообще из благочестивейшей семьи, она так его вела. И матушка отца Бориса до последних дней жизни матери Иоанны не оставляла ее ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своим супругом, с отцом Борисом, привязав его так к матери Иоанне.
Вдруг мать Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте. Кто-то ей подарил домик в деревне Поддубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Участок две сотки. Вот в этой избушке она поселилась и ушла как бы в затвор. Отец Борис с матушкой все там устроили, оклеили стены обоями, заготовили дрова на всю зиму. Мать Иоанна сама писала иконы. В домике на стенах всюду были писанные ею иконочки. Две женщины из этой деревни о ней заботились. Одна носила дрова на всю неделю, другая — воду. Никаких супов она себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. У нее было всегда чисто, но все худое как решето. Однажды на Рождество прислала мне открытку. Пишет и извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены. Она почти никого к себе не принимала, только отец Борис часто приезжал со Святыми Дарами приобщать ее и особо заботилась о ней матушка отца Бориса Вера Константиновна. Я тоже тайно к ней ездила. Когда входишь к ней, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы. И на этом весь разговор кончается: только о духовном. Как-то было уже очень поздно, и она меня заставила ночевать. Я говорю:
— Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.
— Это ничего, вот крысы одолели.
Господи помилуй, крысы! А я их видеть не могу, страшно боюсь!
— Как, матушка, у вас крысы?
— Да, одна вздумала на моем диванчике крысят выводить.
Я как услышала это, едва не потеряла сознание.
— А я, — продолжает мать Иоанна, — осторожненько пододвинула стульчик, положила третицу крысят и осторожненько перенесла их.
А выросла в позолоченных кроватках... Я звала ее к себе жить, но она отказалась. К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. «Однажды лезет жулик, — рассказывала мать Иоанна, — выставил раму, и рама падает. Я скорее в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики. Он взял их. И рублей пятнадцать денег. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре. Другой раз на Пасху: кулич и пасочку украли.
Так она и жила... Живет и радуется своей пустыньке. Ничего что холодно, ничего что крысы. Самое главное, что это пустынное место...
Потом начал трещать потолок. Матушка отца Бориса позвала женщин, ухаживавших за ней, и говорит: «Вот обрушится, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно подумал: старушку надо куда-то пристроить, и выхлопотали срочно на краю Дмитрова в недавно построенном девятиэтажном доме для слепых комнату на втором этаже. В квартире еще одна семья: муж, жена и трое детей: две дочки и сыночек. Я приезжаю туда, мать Иоанна говорит: «Замечательная семья, меня ничем не беспокоят». Она ничем не пользовалась, только ночью туалетом и брала воды в чайничек. Девочкам на стол на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, она изнутри своей комнаты на дверь ватное одеяло повесила. Отец Борис по-прежнему приезжал аккуратно, причащал ее, матушка его заботилась обо всем... Я говорю:
— Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо.
А она отвечает:
— А все-таки свою пустыньку мне жаль.
Прожила она около трех лет в Дмитрове. Однажды приехал отец Борис причащать ее и говорит: «Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую», — это дней через десять. «Нет, Батюшка, не успеешь, приезжай, пожалуй, пораньше, денька за два». Он ее послушался, приехал, причастил. А на Казанскую она Богу душу отдала. Мне сообщили об этом, я на похоронах была. Отец Борис ее отпевал.

В семье Патрикеевых, кроме младшей Анны, было еще два сына и три дочери. Старший сын — Павел Сергеевич Патрикеев. Когда у Патрикеевых все дома отняли, им с матерью дали комнату в одном из трех домов — крохотную комнату прислуги с выходом на кухню, и надо жить в ней вдвоем с матерью. Павел Сергеевич не мог согласиться на это. Мама уехала в Серпухов, а он первое время обитал на холодной лестнице своего дома, подстилая газетки. Тогда кто-то позаботился, устроили в дом инвалидов. Но он тут же оттуда ушел. Когда жизнь так в корне изменилась, это, конечно, подействовало на психику. Он не был женат, хотя и говорил, что у него была красавица-невеста, единственная на свете, и он очень ее любил — но не судьба. Однажды его машина придавила где-то в подворотне, и повредила позвоночник. Он в больницу не пошел, так и остался сгорбленный, ходил, как таран, с палочкой и сумкой в руках. Каждое утро шел в церковь. Но сначала его путь в городской туалет. Все-таки у него осталось барское такое: умывался и зубы чистил, и каждый день обязательно ходил на улицу Горького, чтобы посмотреть температуру. Вечером тоже в церковь. Зимой, чтобы не замерзнуть, ездил в электричке. Милиция его не трогала, считали: больной старик, ходит, никого не трогает, ничего не собирает. Он не попрошайничал, не нищенствовал. Если вы его знали, можно было предложить: «Павел Сергеевич, возьмите, пожалуйста, вот на хлебец». «Спаси Господи, только мне столько не надо, мне на один хлеб», — ответит. Возьмет на один день только, остальное вернет. А если не знает вас, он у вас не возьмет. Один диакон из Всехсвятского храма (на Соколе), Георгий Федосеевич, знал Павла Сергеевича. Он каждую осень покупал ему боты «прощай молодость», большие такие, теплую тужурку, варежки теплые и шапку. Это он брал у Георгия Федосеевича, а больше ни у кого ничего не брал.
Ольга Сергеевна (сестра его) рассказывала:
— Паша приедет ко мне, — она Пашей его звала, — и уезжая говорит: «Оль, ты мне сколько-то копеечек дашь?» — на что-то там, на чашку кофе. «Паша, да почему же ты деньги-то не берешь», — говорю ему. — «Ах, какая ты! Мои родители всегда нищим подавали».
Нищим и сам раздавал. Только на хлеб себе оставлял. Если у него осталось на завтра, положим, тридцать копеек, а ему надо только четыре копейки на троллейбус, он остальные отдаст: «Мои родители же нищим подавали».
Года за четыре до того, как Павлу Сергеевичу к нам прийти, я однажды навещала Пенюгину Нину Фроловну [† 15 августа 1960 г]. Эта Нина Фроловна, известный хирург, про которую в газетах писали, была тайная монахиня. И Нина Фроловна мне говорит: «Нет человека несчастнее Павла Сергеевича Патрикеева». «А в чем его несчастье», — спрашиваю. «Тридцать лет ночует, в подъездах, рядом с мусорными ящиками и ведрами для помоев, а зимой едет с последней электричкой от Москвы до Лавры и оттуда обратно, чтобы не замерзнуть. Несчастный Павел Сергеевич Патрикеев. Ольга устроена, маму похоронила, живет в Серпухове, работает в артели бухгалтером. А вот Павел Сергеевич такой несчастный». Я говорю: «Нина Фроловна, дайте мой адрес, пусть он к нам приходит». И вот он стал к нам ходить. Мы жили в проходной тесной комнате, и он так спал, что мы, выходя на кухню, через его ноги перешагивали на полу. Потом я договорилась со своими подружками верующими, чтобы он у них недельку жил, затем у нас недельку. Он пошел к этим моим подружкам, затем приходит и говорит: «Уж дорогая моя хозяюшка, уж не прогоняйте, не посылайте. Там мужик страшный, я видел», — это хозяин. Дочь говорит: «Мама, что же это, пола нам жалко, что ли». Ведь он на полу спал, постелит что-нибудь. Соседи как-то терпели еще: кухня маленькая, дети грудные, удобства общие — барак. И он три года к нам приходил. Открывает дверь, борода большая. Мы ему сказали еще в начале: «Павел Сергеевич, лучше не надо бриться». Действительно, он такой благообразный стал. Идет, несет портфель. А в портфеле у него обязательно газета «Вечерка»: какая завтра будет погода. Открывает двери, и первые его слова: «Дорогая хозяюшка Анна Семеновна, могу вас порадовать, завтра температура такая-то». Он привык интересоваться погодой. Ночевал-то раньше на улице, только в трескучие морозы ездил в поезде. Меня-то под крышей погода не особо интересует, а ему надо было знать... В портфеле у него мочалка, булавки, зубная щетка. Как-то соседи прижали его к сараю, проверяли в портфеле, думали, что он все деньги, что собирает, носит нам. Оказалось, портфель пустой.
Вот так Павел Сергеевич у нас три года обитал. Вдруг однажды он у нас пропал. Это был фестиваль 1957 года. Тогда всех нищих вылавливали по Москве и вывозили. Я говорю: «Батюшки мои, куда же наш Павел Сергеевич пропал». Через некоторое время приходит милиционер и говорит: «Это ваш старик? — А у него в кармане наш адрес. — Забирайте, он у нас в милиции в Сокольниках». Я приехала. Дежурный милиционер говорит: «Заберите, пожалуйста, своего старика». В коридоре сидит Павел Сергеевич. Увидел меня, вскочил: «Дорогая моя Анна Семеновна, дорогая моя хозяюшка». Я говорю: «Пойду такси найму, а он пусть пока посидит у вас». А он испугался, что я уйду. Начал умолять: «Дорогая хозяюшка, дорогая Анна Семеновна, уж пожалуйста не уходите, уж пожалуйста». «Нет, нет, Павел Сергеевич, я вас около дерева поставлю. Вы уж постойте, а я буду поднимать руку, машину поймаю и вас привезу к нам. Я не уйду от вас». Он успокоился. А уж настолько ослаб, что я его еле привезла. Грязный, мокрый: две недели его не было. Тогда отец Алексий [Протодиакон Алексий Тепляков, муж Анны Семеновны Тепляковой] его обмыл: ножки ему обмыл, одел на него все сухонькое. А так он никогда ничего не снимал, так в ботах и спал.
Некоторе время Павел Сергеевич лежал. Может, у него уже инфаркт был. Когда он болел, мы его оставляли у нас: «Павел Сергеевич, останьтесь, отлежитесь». — Нет, уходил в церковь. Однажды я говорю: «Павел Сергеевич, дорогой, ни в коем случае я вас не пущу сегодня. Во-первых, я чувствую, что вы нездоровы, наверное, у вас голова болит, во-вторых, и погода плохая. Я не пущу». И вот он сидит на стуле, посидел, посидел, и говорит: «Дорогая хозяюшка, уж ради Бога прошу, не держите меня, не держите». Так и ушел.
Дочери еще студентки были, подтрунивали над ним. Говорит одна: «Павел Сергеевич, ну такой богатый был, золотые ручки у него были». «Ничего ты не понимаешь, — отвечает. — Дорогая хозяюшка, что она говорит, уши вянут, это все было у моего отца».

Павел Сергеевич Патрикеев

Любил он рассказывать о том, как какой-то старец страшивал его три раза подряд: «За все ли ты благодаришь Бога?» — «За все», — отвечал он. — «Нет, ты подумай, за все ли ты благодаришь Бога». — «За все»... Бывало, мы о чем-нибудь рассуждаем, а он и говорит: «Вы ничего не понимаете — все от Бога». Какой там ропот, какие жалобы! А нам хотелось чуть-чуть так уловить в нем просто человеческую слабость, чтобы он пожаловался, что вот жалко, что у него столько было. Но — никогда. Он рассказывал нам о своем детстве, что у родителей рестораны были, но им, детям, молока и хлеба белого вдоволь не давали. И никогда ни разу не пожаловался, что у него ведь что-то было. У него ничего действительно не было; он был единственным наследником и ни во что не вникал. Ему все только одно Божие. Иногда скажу: «Павел Сергеевич, вот ваше детство, ваша юность... как это можно смириться». — «Как вы не понимаете, что все от Бога»...
С ним иногда были комичные случаи. Жили мы в бараке на первом этаже. Окно в нашей комнате выходило в небольшой садик, отец Алексий сделал лестницу в садик прямо из окна, и мы прямо через окошко в садик ходили. А летом в садике сделал такую глинку, домушку, и дочери там спали, просторно.
Однажды мы с отцом собрались в церковь ко всенощной. Павел Сергеевич почему-то не пошел, может быть, ему нездоровилось. Наказываю ему: «Павел Сергеевич, никому не открывайте, дочери поздно вернутся, наверное, они тоже в церковь пойдут». А они пришли раньше, в дверь стучатся: «Павел Сергеевич, откройте!» — Что-то там засовами двигает, ворчит. «Павел Сергеевич, откройте скорее!» — никак не открывает. Пошли к окну: «Павел Сергеевич, ну окно откройте!» Опять делает вид, что что-то открывает, что-то делает. Стали уж сердиться на него, а он руками разводит: «Не велено, дорогие девочки». Они так смеялись. Не велено — значит все.
А один случай был необыкновенный. Нина Фроловна жила рядом с ГУМом, в большой комнате, разделенной перегородками на три части: две комнаты и кухня. Коммунальная квартира, коридорная система. Жила при ней одна тоже скитянка, из Серафимо-Знаменского скита — тихая такая Татьяна Сергеевна, духовная дочь Владыки Арсения, замечательная, потом монахиня Арсения [Татьяна Сергеевна Волкова]. Она у нее была прописана как прислуга, но они прожили всю жизнь вместе как духовные сестры. И вот Павел Сергеевич к ним ходил. Иногда придет, чайку попьет — ночевать они его не оставляли. И вот Татьяна Сергеевна нам рассказывает.
— Под Благовещение я уже замок на дверь вешаю, тороплюсь ко всенощной, и вдруг идет Паша. Я ему говорю: «Паша, ты что же, не знаешь, что завтра праздник?! Я ко всенощной тороплюсь, ты бы пораньше пришел». А он останавливается, смотрит на меня и говорит: «Ах Таня, Таня. Господь не спросит с тебя, была ли ты сегодня в церкви, а накормила ли ты голодного. Я голоден, накорми меня». У меня слезы потекли. Я открыла, накормила его, он согрелся, и тогда уже в церковь пошли.
А похоронить его мне не пришлось. Умер Владыка Николай. Мы были заняты похоронами, а Павел Сергеевич исчез. Приехали из Лавры, спрашиваем соседей: «Был Павел Сергеевич?» — «Нет». Стала всюду искать — нет. Я уж стала по всем моргам ходить, разыскивать его. Вдруг приходит милиционер и говорит: «У вас был старик такой-то?» — «Да». — «Так вот явитесь для опознания к начальнику Северного вокзала, чтобы закончить дело Павла Сергеевича Патрикеева. Его нашли, он умер скоропостижно в электричке» [Павел Сергеевич Патрикеев умер в конце декабря 1961 или начале января 1962 г.]. У него в кармане, позже уже, нашли наш адрес. Чтобы это дело можно было закончить, мы должны были опознать его одежду. Я приехала: да, все его. Это было уже после того, как его сожгли. Я так расстроена была: три года он к нам ходил, и вдруг его сожгли. Я пишу Ольге, его сестре в Серпухов (она знала, что он у нас обитает): «Оля, вот так-то и так-то. Я так переживаю скорбно, как же не пришлось похоронить, и его сожгли». И она мне пишет: «Не переживайте, он тридцать лет не имел крыши, пусть не имеет и гроба». Вот так рассудила...

Старшая дочь, Ольга Сергеевна Патрикеева, ушла совсем еще юной в Серафимо-Знаменский скит. Духовный отец этой общины был архиепископ Арсений (Жадановский), настоятельницей — схиигуменья Фамарь.
В 1924 году Серафимо-Знаменский скит закрывают. Я тогда жила в Аносиной Борисоглебской пустыни и была младшей келейницей у матушки игуменьи. Когда скит закрыли, одиннадцать сестер перевели к нам в Аносину пустынь. Именно в Аносину, потому что последняя игуменья Аносиной пустыни матушка Алипия, в схиме Евгения, была из одного мынастыря с матушкой Фамарью. И Ольга Патрикеева, несмотря на свое происхождение — ведь у нее были дворцы, фейерверки в честь нее устраивали — ничем, ничем не выделялась. Я прожила с ней три года и все удивлялась: сколько же в ней смирения, сколько духовности. Казалось бы, она должна была нос задрать: я вон где, а ты что, где росла? Боже сохрани!

Ольга Сергеевна Патрикеева

В 1929 году закрывают Аносину пустынь. После закрытия монастыря у Ольги еще жива была мама. И они с мамой уехали в Серпухов. Ольга работала бухгалтером в трикотажной артели, снимали комнатушку. Продолжала строгую иноческую жизнь. Монахиней не была, была рясофорной инокиней. Потом дом сломали, ей дали комнату; мама умерла. Однажды приехала в Москву по делам своей работы, ночевала у знакомой, Нины Фроловны, хирурга. Утром уезжает к себе в Серпухов, а Нина Фроловна едет в Боткинскую больницу, на работу. И вот как нам рассказывала потом Нина Фроловна:
— Приехала на работу, пошла к своим больным в палату, и вдруг меня вызывают в приемный покой. Я думаю: зачем же меня в приемный покой, я сегодня по приемному покою не дежурю. Мне говорят, что там привезли кого-то с травмой, вызывают меня. Прихожу в приемный покой и вижу Олю без ног. Она поехала в свой Серпухов и как-то по вине водителя попала под трамвай. Отрезало обе ноги — одну ниже колена, а другую выше. Сознание не потеряла и говорит: везите меня в такую-то больницу, у меня там врач знакомая. Я, конечно, оперировать не могла. На следующий день пришла к ней в палату и только спрашиваю: «Оля, что с тобой случилось». Она мне спокойно отвечает: «Нина Фроловна, я недостойна своими ногами ходить по земле». Какая сила духа.
Было ей тогда лет пятьдесят. И она дожила до восьмидесяти лет, тридцать лет без ног. Ольге Сергеевне сделали в Москве протезы, назначили пенсию от депо — раз по вине водителя. Она живет, не унывает, поет. Не имея слуха, поет псалмы, читает, молится. Соседи к ней прекрасно относятся, потому что она сама к ним, конечно, замечательно относится; помогают ей, приносят все нужное. Сначала с ней жила одна сестра Елена, тоже из Серафимо-Знаменского скита. Потом Елена умерла, и она осталась одна. Ездил к ней батюшка отец Леонид, служивший тогда в Серпухове. Он ее опекал до последней минуты, пока она была жива. Сделал столик на колесах, она могла на него поставить что-то: мисочку, тарелочку, чашечку, если сидит; могла подвинуть его к себе. Когда старенькая уже стала, то совсем не могла больше передвигаться, говорила: я упаду с кровати и встать не смогу. Я бывало к ней приеду: она сидит у окошка. Комната большая, окно большое, подоконник широкий, кровать — вся обстановка. Сидит на стуле между подоконником и кроватью. Я говорю: «Оля, тебе удобно так, как ты здесь устроилась». «Удобно»,— отвечает. Если бы коленочко второе было, могла бы хотя ползком передвигаться... Я однажды говорю ей: «Олечка, ну как же это можно, тяжкий тебе крест». «Почему, — отвечает,— все хорошо, лучше чем без рук-то. Я платочек сама себе повяжу, и поправлю, и одерну. Батюшка мне вон какой хороший сделал передвижной столик, совсем хорошо». Слуха у нее не было. И вот целый день, когда соседи на работе, поет себе псалмы. Какая сила духа! [О.С.Патрикеева умерла 10 июля 1983 г.]

- 175 -

Патрикеевы

Воспоминания схимонахини Анны

Семья Патрикеевых была очень богата. В Москве у них было три дома, в Химках дворец. На Театральной площади против Большого театра ресторан - этот дом снесен. В Ольгин день, на именины средней дочери, в Химках устраивали фейерверки, приглашали оркестры.

Семья была глубоко верующая, в особенности мать. Любимое их место, которое они часто посещали, был Чудов монастырь в Кремле. В их доме бывали старец Варнава, батюшка Иоанн Кронштадтский. Они знакомы были с Владыками Арсением Жадановским и Серафимом Звездинским.

Младшую дочь, Анну Сергеевну Патрикееву (схимонахиню Иоанну), я не только знала совне, но даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была лишь немного

Вспоминает протоиерей Леонид Кузьминов: «Замечательна была ее любовь к храму, усердие к по­сещению богослужения, береж­ливое отношение к службе Божией, ревность о чистоте ее. Она скурпулезно знала службу, не оставалась безразличной к по­грешностям в богослужении, по­нимая важность каждого слова. Дважды указала мне на мои слу­чайные ошибки при произнесе­нии возгласов. От нее нельзя было услышать никакого ропота, недовольства; всегда приветли­вое лицо, несмотря на тяжкие физические страдания.

С трудом передвигаясь на тяже­лых, неприспособленных косты­лях (в то время других и не было), Ольга Сергеевна была усердной прихожанкой храма в Серпухове, где я служил, когда впервые узнал ее. Когда меня перевели в Новодевичий монас­тырь, Ольга Сергеевна каждую праздничную и воскресную службу приезжала ко мне на Ли­тургию из Серпухова - какой же это был для нее подвиг, кото­рый я тогда недостаточно ценил…»

Основные вехи жизненного пути: 22.08.1904 г. р., г. Москва Из купцов 09.03.1916 — вступила в братство святителя алексея при Чудовом монастыре 04.08.1918 — проживала в г. Саратов 1920 — окончила гимназию Послушница Серафимо-Знаменского скита 1922 — юридически оформлено ее удочерение еп. Серафимом (Звездинским), т.к. сопровождать в изгнании разрешалось только родственникам 30.04.1923 — сопровождает в ссылку в Зырянский край еп. Серафима 26.04.1925 — вернулась с владыкой в Москву 1926 — с владыкой в Аносиной пустыни на хуторе Кубинка 1927 — с владыкой в Дивеево 1932 — с владыкой в г. Меленки 1928 — пострижена в рясофор 11.04.1932 — арестована 24.06.1932 — освобождена 01.08.1932 — сопровождает в ссылку владыку в Казахстан, г. Гурьев, г. Уральск, г. Ишим 1937 — последовала за владыкой в г. Омск 1940 — вышивальщица в пос. Чисмены близ Волоколамска 1941 — певчая Ильинского храма г. Сергиев-Посад 1942 — пострижена в мантию, затем в схиму 1942 (сентябрь) — г. Дмитров 21.07.1980 — скончалась. Погребена на кладбище г. Дмитрова («Красная Горка»)

Из воспоминаний матушки Анны (Тепляковой) (полностью ):

Схимонахиня Иоанна (Анна Сергеевна Патрикеева)

Последнюю Патрикееву - схимонахиню мать Иоанну я не только знала совне, а я даже, можно сказать, и близка была к ней. Я ее знала, когда мне был двадцать один год, а она была года на три-четыре постарше. Она уже была инокиня, такой подвижнический образ жизни избрала. Потом она была четырнадцать лет в ссылке на севере. И когда она жила в затворе последние годы, она почти никого не принимала, но я к ней ездила.

Матушка Иоанна была близкой духовной дочерью архиепископа Серафима Звездинского. Он был монахом Чудова монастыря, а в их семье ни одного праздника не упускали, чтобы не поехать в Кремль, на службу в Чудов монастырь. Она еще была маленькой девочкой, с бантиками. И когда служил Владыка, ей разрешали на кафедре присесть - и так она всегда сидела на кафедре. С того времени она выбрала духовным отцом именно Владыку Серафима. Так оно и было до конца.

Где бы ни был Владыка, Анна Патрикеева всегда была в тех местах.

Он был Владыка Дмитровский. Там был Борисоглебский женский монастырь. Когда уже советская власть не разрешала жить в своей епархии и жили кто где, Владыка Серафим при мне всю зиму жил в Аносиной пустыни. И матушка игуменья Борисоглебского Дмитровского монастыря дала инокиню, мать Клавдию, Владыке для необходимого ухода за ним. Патрикеева Анна тогда уже была монахиня, мать Иоанна. Они втроем у нас жили в Аносине всю зиму. Это было примерно в 27-м году.

Потом Владыку Серафима Звездинского вызвали и дали ему выезд в Диве-ево. И Владыка Серафим, как матушка Иоанна мне рассказывала, очень просил матушку игуменью Дивеевскую, чтобы она разрешила ему служить. Матушка сначала как бы боялась, времена уже были не столь легкие, но потом все-таки она согласилась и дала возможность Владыке Серафиму служить (полуподвальный храм был у них), и дала двух певчих. Владыка там служил около года.

Но потом Владыку Серафима забрали оттуда и сослали…

Спустя уже много лет я встретила Анну Сергеевну, тогда уже схимонахиню матушку Иоанну, в храме Петра и Павла на Преображенской площади, где она некоторое время была алтарницей. Это был приход моих родителей, я там жила (при Хрущеве его взорвали). Тогда там служил митрополит Николай Крутицкий. И там же служил священник о. Б. Он еще был совсем юный и, как я помню, такого поведения, какое многих смущало, кто знал матушку Иоанну. Как это она, схимонахиня, себе духовного отца выбрала о. Б.? Поведения, мол, такого - в ресторанчик, и все это, - его влекла эта сторона. Но матушка Иоанна, премудрая, воспитанная Владыкой Серафимом Звездинским (и вообще вся семья такая), и она так его вела… Мудрейшая схимонахиня, мудрейшая. И матушка о. Б. до последних дней жизни матушки Иоанны не оставляла ни в чем и никогда. Она-то, можно сказать, мудро поступила со своей половиной, с о. Б., что так привязала его к матушке Иоанне.

Вдруг матушка Иоанна исчезла. Потом мне сказали, что она тайно живет в таком-то месте: кто-то ей подарил домик в деревне Дубки, в четырнадцати километрах от Дмитрова. На краю деревни старая избушка-развалюшка стоит, бурьяном кругом обросла. Под одной крышей дом, двор, коридорчик. Участок две сотки… Вот в этой избушке ее поселили, и она ушла как бы в затвор. О. Б. с матушкой все там устроили, обклеили обоями, заготовили дрова на всю зиму.

Матушка Иоанна сама писала иконы, в домике на стенах везде были ею писанные иконочки.

Две женщины из этой деревни о ней заботились - одна носила ей эти дрова на всю неделю, а другая воды. Она никаких супов себе никогда не готовила. Вообще вела строжайший образ жизни. Но и, конечно, хоть чистенько было, но все это худое, как решето. Она однажды мне на Рождество прислала открытку. Пишет, извиняется, что не может кончить письмо: чернила застывают и пальцы обморожены.

Она почти никого к себе не принимала. Только о. Б. очень часто приезжал приобщать ее со Святыми Дарами, и особо заботилась о ней его матушка.

Я тайно к ней ездила. Когда к ней приходишь, то она тут же прочитает молитву, спросит, как мы живы-здоровы, - и на этом у нее весь разговор кончается. Только о духовном…

И однажды было уже поздно, и она меня оставила ночевать. Я говорю:

Матушка, уж больно холодно у вас в комнате.

Это ничего, вот крысы одолели.

Господи, помилуй, крысы! А я их видеть не могу, я прямо могу от разрыва сердца умереть, я, наверное, один раз в жизни смогла только взглянуть на это существо. Страшно боюсь, страшно боюсь. И когда она это сказала, я говорю:

Как, матушка, у вас крысы? Она говорит:

Да, одна крыса вздумала у меня на кровати, на моем диванчике, крысят выводить.

Я как услышала, Господи, Боже мой! Это можно прямо сознание потерять.

Но я, говорит, осторожненько пододвинула стульчик, положила тряпицу там, осторожненько перенесла эту крысу.

А выросла в позолоченных кроватках! Вот ведь в чем дело-то!

Я ее звала к себе жить, но она отказалась.

К ней в ту пустыньку дважды жулики лезли. Однажды лезет жулик, выставил раму, и рама падает. «Я скорее, - говорит, - в коридор и закрыла со стороны коридора дверь. А у меня что взять? У меня были очень памятные маленькие часики, он взял их, и рублей пятнадцать денег он взял. Больше ничего не взял. Книги у меня были в коридоре». Другой раз на Пасху кулич, пасочку у нее украли.

Так она и жила: эти две женщины аккуратно за ней ухаживали, о. Б. приезжал причащать - в общем, она живет и радуется своей «пустыне»: «Ничего, что холодно, ничего, что крысы, - самое главное, что это пустынное место!» Это ее очень сильно устраивало.

Потом начал трещать потолок. Матушка о. Б. позвала, этих женщин, которые ухаживали, воду ей носили, картошку и дрова, говорит: «Вот обрушится, а ведь, пожалуй, председателю-то вашего сельсовета не очень хорошо будет». Председатель действительно решил: «На самом деле, старушку надо куда-то пристроить».

И выхлопотали срочно. На краю Дмитрова был выстроен четырехэтажный дом для слепых. Ей на втором этаже дали комнату. Но в квартире еще муж с женой и две дочки. Я приезжаю уже туда, она говорит: «Замечательная семья! Меня ничем не беспокоят». Она не пользовалась ничем, только ночью пользовалась туалетом и брала воды себе в чайничек. А девочкам на стол, на кухне конфеточки клала. А чтобы слышно не было, когда бегают детки, так изнутри своей комнаты она ватное одеяло повесила. О. Б. приезжает аккуратно, ее причащает, матушка заботилась о всем.

Я говорю:

Матушка, как же вам теперь хорошо, как хорошо! А она говорит:

А все-таки свою пустыньку мне жаль. Прожила она около трех лет в Дмитрове.

Однажды приехал о. Б. причащать ее. Причастил и говорит:

Ну, матушка, теперь я приеду на Казанскую (это дней через десять).

Нет, батюшка, не успеешь. Приезжай, пожалуй, денька за два пораньше. Он ее послушался, приехал, причастил - и в тот день она Богу душу отдала.

Мне сообщили, я на похоронах была. Он ее отпевал.

Чтобы сузить результаты поисковой выдачи, можно уточнить запрос, указав поля, по которым производить поиск. Список полей представлен выше. Например:

Можно искать по нескольким полям одновременно:

Логически операторы

По умолчанию используется оператор AND .
Оператор AND означает, что документ должен соответствовать всем элементам в группе:

исследование разработка

Оператор OR означает, что документ должен соответствовать одному из значений в группе:

исследование OR разработка

Оператор NOT исключает документы, содержащие данный элемент:

исследование NOT разработка

Тип поиска

При написании запроса можно указывать способ, по которому фраза будет искаться. Поддерживается четыре метода: поиск с учетом морфологии, без морфологии, поиск префикса, поиск фразы.
По-умолчанию, поиск производится с учетом морфологии.
Для поиска без морфологии, перед словами в фразе достаточно поставить знак "доллар":

$ исследование $ развития

Для поиска префикса нужно поставить звездочку после запроса:

исследование*

Для поиска фразы нужно заключить запрос в двойные кавычки:

" исследование и разработка"

Поиск по синонимам

Для включения в результаты поиска синонимов слова нужно поставить решётку "# " перед словом или перед выражением в скобках.
В применении к одному слову для него будет найдено до трёх синонимов.
В применении к выражению в скобках к каждому слову будет добавлен синоним, если он был найден.
Не сочетается с поиском без морфологии, поиском по префиксу или поиском по фразе.

# исследование

Группировка

Для того, чтобы сгруппировать поисковые фразы нужно использовать скобки. Это позволяет управлять булевой логикой запроса.
Например, нужно составить запрос: найти документы у которых автор Иванов или Петров, и заглавие содержит слова исследование или разработка:

Приблизительный поиск слова

Для приблизительного поиска нужно поставить тильду "~ " в конце слова из фразы. Например:

бром~

При поиске будут найдены такие слова, как "бром", "ром", "пром" и т.д.
Можно дополнительно указать максимальное количество возможных правок: 0, 1 или 2. Например:

бром~1

По умолчанию допускается 2 правки.

Критерий близости

Для поиска по критерию близости, нужно поставить тильду "~ " в конце фразы. Например, для того, чтобы найти документы со словами исследование и разработка в пределах 2 слов, используйте следующий запрос:

" исследование разработка"~2

Релевантность выражений

Для изменения релевантности отдельных выражений в поиске используйте знак "^ " в конце выражения, после чего укажите уровень релевантности этого выражения по отношению к остальным.
Чем выше уровень, тем более релевантно данное выражение.
Например, в данном выражении слово "исследование" в четыре раза релевантнее слова "разработка":

исследование^4 разработка

По умолчанию, уровень равен 1. Допустимые значения - положительное вещественное число.

Поиск в интервале

Для указания интервала, в котором должно находиться значение какого-то поля, следует указать в скобках граничные значения, разделенные оператором TO .
Будет произведена лексикографическая сортировка.

Такой запрос вернёт результаты с автором, начиная от Иванова и заканчивая Петровым, но Иванов и Петров не будут включены в результат.
Для того, чтобы включить значение в интервал, используйте квадратные скобки. Для исключения значения используйте фигурные скобки.